Какие два рода обвинителей выделил сократ

АПОЛОГИЯ СОКРАТА

Сократ вме­сте с софи­ста­ми открыл новую эпо­ху исто­рии антич­ной фило­со­фии, обра­тив­шись от кос­мо­ло­гии и натур­фи­ло­со­фии к про­бле­ме с. 686 чело­ве­ка, и в част­но­сти к про­бле­ме разу­ма. В свое вре­мя это, несо­мнен­но, было чем-то вро­де фило­соф­ской рево­лю­ции. А вся­кая рево­лю­ция тре­бу­ет геро­ев и по необ­хо­ди­мо­сти долж­на идти на вели­кие жерт­вы. Таким геро­ем и такой жерт­вой как раз и ока­зал­ся Сократ. Его посто­ян­ное стрем­ле­ние ана­ли­зи­ро­вать тра­ди­ци­он­ные чело­ве­че­ские поня­тия, доби­вать­ся их ясно­сти, ста­рать­ся сохра­нить все луч­шее и сокру­шить все худ­шее в них есте­ствен­но вызы­ва­ло у мно­гих его совре­мен­ни­ков недо­уме­ние или боязнь, а неко­то­рые даже испы­ты­ва­ли ужас и испуг перед тако­го рода еще небы­ва­лым в Гре­ции кри­ти­циз­мом. Сокра­та ста­ли обви­нять в без­бо­жии, в раз­вра­ще­нии моло­де­жи, в под­ры­ве суще­ст­ву­ю­ще­го государ­ст­вен­но­го строя и даже во введе­нии каких-то новых божеств.

1. Вступ­ле­ние. Про­тив Сокра­та обви­ни­те­ли гово­ри­ли крас­но­ре­чи­во, но оши­боч­но и кле­вет­ни­че­ски; он же будет гово­рить попро­сту и без вся­ких при­крас, но толь­ко одну прав­ду, так, как он ее гово­рил все­гда и рань­ше в сво­их спо­рах с раз­ны­ми про­тив­ни­ка­ми (17a— 18a).

2. Два рода обви­ни­те­лей. Преж­ние обви­ни­те­ли более страш­ны, пото­му что они неиз­вест­ны и обви­не­ния их слиш­ком глу­бо­кие, хотя и кле­вет­ни­че­ские. Тепе­реш­ние же обви­ни­те­ли — Анит, Мелет и Дикон — менее страш­ны и более огра­ни­чен­ны (18a— 18e).

3. Кри­ти­ка преж­них обви­ни­те­лей. Кле­ве­та — утвер­жде­ние, буд­то Сократ зани­мал­ся тем, что ́ нахо­дит­ся под зем­лей, и тем, что ́ на небе, т. е. натур­фи­ло­со­фи­ей или аст­ро­но­ми­ей, хотя в самой нау­ке Сократ не нахо­дит ниче­го пло­хо­го. Кле­ве­та и обви­не­ние в том, буд­то он счи­та­ет себя обла­да­те­лем какой-то осо­бой муд­ро­сти, ибо хотя дель­фий­ский бог и объ­явил Сокра­та муд­рей­шим из людей, но эта его муд­рость, как он сам убедил­ся, рас­спра­ши­вая людей, при­зна­ва­е­мых муд­ры­ми, заклю­ча­ет­ся толь­ко в том, что он при­зна­ет отсут­ст­вие у себя какой бы то ни было муд­ро­сти. За это и озло­би­лись на него все, кого счи­та­ют муд­рым и кто сам себя счи­та­ет тако­вым (19a— 24a).

4. Кри­ти­ка новых обви­ни­те­лей. а) Невоз­мож­но дока­зать, что Сократ раз­вра­щал юно­ше­ство, ибо ина­че вышло бы, что раз­вра­щал толь­ко он, а, напри­мер, зако­ны, суд, или судьи, а так­же Народ­ное собра­ние или сам обви­ни­тель его, Мелет, нико­го нико­гда не раз­вра­ща­ли. Кро­ме того, если Сократ кого-нибудь и раз­вра­щал, то еще надо дока­зать, что это раз­вра­ще­ние было наме­рен­ным; а неволь­ное раз­вра­ще­ние не под­ле­жит суду и мог­ло бы быть пре­кра­ще­но при помо­щи част­ных уве­ща­ний (24b— 26a). б) Невоз­мож­но дока­зать, что Сократ вво­дил новые боже­ства, ибо Мелет одновре­мен­но обви­нял его и в без­бо­жии. Если Сократ вво­дил новые боже­ства, то он во вся­ком слу­чае не без­бож­ник (26b— 28a).

5. Общая харак­те­ри­сти­ка, кото­рую Сократ дает само­му себе. а) Сократ не боит­ся смер­ти, но боит­ся лишь мало­ду­шия и позо­ра. с. 687 б) Отсут­ст­вие бояз­ни смер­ти есть толь­ко резуль­тат убеж­де­ния в том, что Сократ ниче­го не зна­ет, в част­но­сти, об Аиде и сам счи­та­ет себя незнаю­щим. в) Если бы даже его и отпу­сти­ли при усло­вии, что он не станет зани­мать­ся фило­со­фи­ей, то он все рав­но про­дол­жал бы зани­мать­ся ею, пока его не оста­ви­ло бы дыха­ние жиз­ни. г) Убий­ство Сокра­та будет страш­но не для него само­го, но для его убийц, пото­му что после смер­ти Сокра­та они едва ли най­дут тако­го чело­ве­ка, кото­рый бы посто­ян­но застав­лял их стре­мить­ся к истине. д) Ради вос­пи­та­ния сво­их сограж­дан в истине и доб­ро­де­те­ли Сократ забро­сил все свои домаш­ние дела; в то же вре­мя он за это вос­пи­та­ние ни от кого не полу­чал денег, поче­му и оста­вал­ся все­гда бед­ным. е) Внут­рен­ний голос все­гда пре­пят­ст­во­вал Сокра­ту при­ни­мать уча­стие в обще­ст­вен­ных делах, что и сам Сократ счи­та­ет вполне пра­виль­ным, ибо, по его мне­нию, спра­вед­ли­во­му и чест­но­му чело­ве­ку нель­зя ужить­ся с той бес­ко­неч­ной неспра­вед­ли­во­стью, кото­рой пол­ны обще­ст­вен­ные дела. ж) Сократ нико­гда нико­го ниче­му не учил, он лишь не пре­пят­ст­во­вал ни дру­гим в том, чтобы они зада­ва­ли ему вопро­сы, ни себе само­му — в том, чтобы зада­вать такие же вопро­сы дру­гим или отве­чать на них. Это пору­че­но Сокра­ту богом. И нель­зя при­ве­сти ни одно­го свиде­те­ля, кото­рый бы утвер­ждал, что в вопро­сах и отве­тах Сокра­та было что-нибудь дур­ное или раз­вра­щаю­щее, в то вре­мя как свиде­те­лей, даю­щих пока­за­ния про­ти­во­по­лож­но­го рода, мож­но было бы при­ве­сти сколь­ко угод­но. з) Сократ счи­та­ет недо­стой­ным себя и судей, да и вооб­ще без­бож­ным делом ста­рать­ся раз­жа­ло­бить суд, при­во­дя с собою детей или род­ст­вен­ни­ков и при­бе­гая к прось­бам о поми­ло­ва­нии (28b— 35d).

1. Сократ гово­рит о себе самом. Сократ удив­лен, что выдви­ну­тое про­тив него обви­не­ние под­дер­жа­но столь незна­чи­тель­ным боль­шин­ст­вом голо­сов.

2. Сам Сократ за то, что он совер­шил, назна­чил бы себе дру­гое, а имен­но бес­плат­ное пита­ние в При­та­нее.

3. С точ­ки зре­ния Сокра­та, его нака­за­ние не может состо­ять ни в тюрем­ном заклю­че­нии (ибо он не хочет быть чьим-либо рабом), ни в изгна­нии (ибо он не хочет быть в жал­ком и гони­мом состо­я­нии), ни в нало­же­нии штра­фа (ибо у него нет ника­ких денег), ни в отда­че его на пору­ки состо­я­тель­ным уче­ни­кам, кото­рые внес­ли бы за него залог (ибо он в силу веле­ния бога и ради чело­ве­че­ской поль­зы все рав­но нико­гда не пре­кра­тит сво­их иссле­до­ва­ний доб­ро­де­те­ли и настав­ле­ния в ней всех людей).

4. Это­го нико­гда не пой­мут его обви­ни­те­ли и судьи, ибо они ни в чем не верят ему.

1. Те, кто голо­со­вал за смерт­ную казнь Сокра­та, при­чи­ни­ли зло не ему, пото­му что он, как ста­рый чело­век, и без того ско­ро дол­жен был бы уме­реть, но себе самим, пото­му что их все будут обви­нять, а Сокра­та будут счи­тать муд­ре­цом.

2. Пусть не дума­ют, что у Сокра­та не хва­ти­ло слов для защи­ты: у него не хва­ти­ло бес­стыд­ства и дер­зо­сти для уни­же­ния перед не с. 688 пони­маю­щи­ми его судья­ми. От смер­ти лег­ко уйти и на войне, и на суде, если толь­ко уни­зить­ся до пол­но­го мораль­но­го паде­ния. Но Сократ себе это­го не поз­во­лит.

3. Осудив­шие Сокра­та очень быст­ро будут отмще­ны теми обли­чи­те­ля­ми, кото­рых он же сам и сдер­жи­вал рань­ше.

4. Обра­ща­ясь к тем из голо­со­вав­ших, кто хотел его оправ­дать, Сократ гово­рит, что внут­рен­ний голос, все­гда оста­нав­ли­ваю­щий его перед совер­ше­ни­ем про­ступ­ков, на этот раз все вре­мя мол­чал и не тре­бо­вал при­ни­мать каких-либо мер для избе­жа­ния смер­ти, кото­рая в дан­ном слу­чае есть бла­го.

5. Дей­ст­ви­тель­но, смерть — не зло, ибо если она есть пол­ное уни­что­же­ние чело­ве­ка, то это было бы для Сокра­та толь­ко при­об­ре­те­ни­ем, а если она есть, как гово­рят, пере­ход в Аид, то и это для него при­об­ре­те­ние, ибо он най­дет там пра­вед­ных судей, а не тех, кото­рые его сей­час осуди­ли; он будет общать­ся с таки­ми же, как он, неспра­вед­ли­во осуж­ден­ны­ми; он будет про­во­дить там жизнь, иссле­дуя доб­ро­де­тель и муд­рость людей. И нако­нец, он будет уже окон­ча­тель­но бес­смер­тен. Поэто­му и его сто­рон­ни­ки тоже пусть не боят­ся смер­ти.

6. Что же каса­ет­ся обви­ни­те­лей, то Сократ про­сит их нака­зы­вать его детей (если они будут иметь слиш­ком высо­кое мне­ние о себе и отли­чать­ся коры­сто­лю­би­ем), при­ни­мая такие же меры, какие сам Сократ при­ни­мал в отно­ше­нии сво­их обви­ни­те­лей, т. е. меры убеж­де­ния.

7. Заклю­че­ние. Сократ идет на смерть, а его обви­ни­те­ли будут жить, но не ясно, что из это­го луч­ше и что хуже.

Тут важ­но дру­гое. Важ­но то озлоб­ле­ние, кото­рое вызы­вал в сво­их некри­ти­че­ски мыс­ля­щих сограж­да­нах этот посто­ян­ный кри­тик и раз­об­ла­чи­тель, — озлоб­ле­ние, в силу кото­ро­го тогдаш­ние кон­сер­ва­то­ры пред­по­чли разде­лать­ся с ним физи­че­ски, а не отве­чать на его кри­ти­ку, при­во­дя какие-нибудь разум­ные дово­ды.

Далее Сократ утвер­жда­ет, что он нико­гда не зани­мал­ся обще­ст­вен­ны­ми дела­ми. Но тут же в пол­ном про­ти­во­ре­чии с самим собой он неод­но­крат­но настой­чи­во утвер­жда­ет, что все­гда борол­ся и будет бороть­ся с неспра­вед­ли­во­стью, высту­пая в защи­ту спра­вед­ли­во­сти, а зна­чит, его фило­со­фия ока­зы­ва­ет­ся вовсе не невин­ны­ми вопро­са­ми и отве­та­ми, но, как гово­рит сам Сократ, борь­бой за обще­ст­вен­ное бла­го и за устои государ­ства.

Все это, рав­но как и про­яв­ля­ю­щи­е­ся в дру­гих слу­ча­ях логи­че­ская непо­сле­до­ва­тель­ность, неяс­ность и недо­го­во­рен­ность, конеч­но, нисколь­ко не сни­жа­ет обра­за вели­ча­во­го и самоот­вер­жен­но­го слу­жи­те­ля исти­ны — Сокра­та, каким он был фак­ти­че­ски и каким хотел обри­со­вать его Пла­тон. Жиз­нен­ная мощь тако­го обра­за лома­ет чисто логи­че­скую аргу­мен­та­цию и полу­ча­ет огром­ное фило­соф­ское и мораль­ное зна­че­ние для вся­ко­го непредубеж­ден­но­го иссле­до­ва­те­ля антич­ной фило­со­фии.

Вопросы и задания к тексту

1. В чем состоит долг судьи и долг оратора?

2. Каковы два рода обвинителей Сократа? Какой род страшнее и почему? (Приведите все аргументы Сократа). За что ненавидели Сократа многие афиняне?

3. Что такое мудрость? Почему Сократ мудрее государственного мужа, поэтов и ремесленников? (Приведите доказательства).

4. Каким делом занимается Сократ, кто его поставил и почему он готов умереть за него?

5. Как Сократ опровергает обвинения Мелета в развращении юношей?

6. Почему Сократ не боится смерти? Как Сократ доказывает, что смертный приговор для него благо?

7. В чем заключается социальное служение Сократа?

После обвинительных речей. Начало защиты.

Как подействовали мои обвинители на вас, о мужи афиняне, я не знаю; что же меня касается, то от их речей я чуть было и сам себя не забыл: так убедительно они говорили. Тем не менее, говоря без обиняков, верного они ничего не сказали. Но сколько они ни лгали, всего больше удивился я одному — тому, что они говорили, будто вам следует остерегаться, как бы я вас не провел своим ораторским искусством; не смутиться перед тем, что они тотчас же будут опровергнуты мною на деле, как только окажется, что я вовсе не силен в красноречии, это с их стороны показалось мне всего бесстыднее, конечно, если только они не считают сильным в красноречии того, кто говорит правду; а если это они разумеют, то я готов согласиться, что я — оратор, только не на их образец. Они, повторяю, не сказали ни слова правды, а от меня вы услышите ее всю. Только уж, клянусь Зевсом, афиняне, вы не услышите речи с разнаряженной, украшенной, как у этих людей, изысканными выражениями, а услышите речь простую, состоящую из первых попавшихся слов. Ибо я верю, что то, что я буду говорить, — правда, и пусть никто из вас не ждет ничего другого; да и неприлично было бы мне в моем возрасте выступать перед вами, о мужи, наподобие юноши с придуманною речью.

Так вот я и прошу вас убедительно и умоляю, о мужи афиняне: услыхавши, что я защищаюсь теми же словами, какими привык говорить и на площади у меняльных лавок, где многие из вас слыхали меня, и в других местах, не удивляйтесь и не поднимайте из-за этого шума. Дело-то вот в чем: в первый раз пришел я теперь в суд, будучи семидесяти лет от роду ; так ведь здешний-то язык просто оказывается для меня чужим, и как вы извинили бы меня, если бы я, будучи в самом деле чужеземцем, говорил на том языке и тем складом речи, к которым привык с детства, так и теперь я прошу у вас не более, чем справедливости, как мне кажется, — позволить мне говорить по моему обычаю, хорош он или нехорош — все равно, и смотреть только на то, буду ли я говорить правду или нет; в этом ведь и заключается долг судьи, долг же оратора — говорить правду.

О двух родах обвинителей. Разделение противников.

И вот правильно будет, о мужи афиняне, если сначала я буду защищаться против обвинений, которым подвергался раньше, и против первых моих обвинителей, а уж потом против теперешних обвинений и против теперешних обвинителей. Ведь у меня много было обвинителей перед вами и раньше, много уже лет, и все-таки ничего истинного они не сказали; их-то опасаюсь я больше, чем Анита с товарищами. И эти тоже страшны, но те еще страшнее, о мужи! Большинство из вас они восстановляли против меня, когда вы были детьми, и внушали вам против меня обвинение, в котором не было ни слова правды, говоря, что существует некий Сократ, мудрый муж, который испытует и исследует все, что над землею, и все, что под землею, и выдает ложь за правду. Вот эти-то люди, о мужи афиняне, пустившие эту молву, и суть страшные мои обвинители, потому что слушающие их думают, что тот, кто исследует подобные вещи, тот и богов не признает. Кроме того, обвинителей этих много и обвиняют они уже давно, да и говорили они с вами в том возрасте, когда вы больше всего верили на слово, будучи детьми, некоторые же юношами, словом — обвиняли заочно, в отсутствие обвиняемого. Но всего нелепее то, что и по имени-то их никак не узнаешь и не назовешь, разве вот только сочинителей комедий. Ну а все те, которые восстановляли вас против меня по зависти и злобе или потому, что сами были восстановлены другими, те всего неудобнее, потому что никого из них нельзя ни привести сюда, ни опровергнуть, а просто приходится как бы сражаться с тенями, защищаться и опровергать, когда никто не возражает. Так уж и вы тоже согласитесь, что у меня, как я сказал, два рода обвинителей: одни — обвинившие меня теперь, а другие — давнишние, о которых я сейчас говорил, и признайте, что сначала я должен защищаться против давнишних, потому что и они обвиняли меня перед вами раньше и гораздо больше, чем теперешние. Хорошо.

|	следующая лекция ==>
Политический курс стран Запада: неоконсерватизм и христианский демократизм.	|	Против давнишних обвинителей.

Дата добавления: 2018-10-14 ; просмотров: 94 | Нарушение авторских прав

После обвинительных речей

ПЛАТОН Апология Сократа

Как подействовали мои обвинители на вас, афиняне, я не знаю, а я из-за них, право, чуть было и сам себя не забыл: так убедительно они говорили. Впрочем, верного-то они, собственно говоря, ничего не сказали. Из множества их поклепов всего больше удивился я одному: они утверждали, будто вам следует остерегаться, как бы я вас не провел своим умением говорить. Но, по-моему, верх бесстыдства с их стороны — не смущаться тем, что они тотчас же будут опровергнуты мной на

деле, чуть только обнаружится, что я вовсе не силен в красноречии, — конечно, если только они не считают сильным в красноречии того, кто говорит правду; если они это разумеют, тогда я готов согласиться, что я — оратор, однако не на их образец. Они, повторяю, не сказали ни слова правды, а от меня вы услышите всю правду. Только, клянусь Зевсом, афиняне, вы не услышите разнаряженной речи, украшенной, как у них, разными оборотами и выражениями; я буду говорить просто, первыми попавшимися словами — ведь я убежден в правоте моих слов, — и пусть никто из вас не ждет ничего другого; да и не пристало бы мне в моем возрасте выступать перед вами, афиняне, наподобие юноши, с сочиненной речью.

Но только я очень прошу вас и умоляю, афиняне, вот о чем: услышавши, что я защищаюсь теми же словами, какими привык говорить и на площади у меняльных лавок, где многие из вас слыхали меня, и в других местах, не удивляйтесь и не поднимайте из-за этого шума. Дело обстоит так: я теперь в первый раз привлечен к суду, а мне уже исполнилось семьдесят лет, и в здешнем языке я несведущ, словно чужеземец. Ведь вы извинили бы меня, если бы я был в самом деле чужеземцем и говорил бы на том языке и тем складом речи, к которым привык с детства,— точно так же и теперь я, по-моему, вправе просить у вас позволения говорить по моему обычаю — хорош ли он или нехорош — и еще прошу обращать внимание только на то, правду ли я говорю или нет; в этом ведь достоинство судьи, долг же оратора — говорить правду.

И вот правильно будет, афиняне, если сперва я буду защищаться против прежних ложных обвинений и против первых моих обвинителей, а уж потом против теперешних обвинений и теперешних обвинителей. Меня многие обвиняли перед вами и раньше, много уже лет, и все-таки ничего истинного они не сказали; их-то я опасаюсь больше, чем Анита с его сообщниками, хотя и эти тоже страшны. Но те страшнее, афиняне! Они восстанавливали против меня очень многих из вас, когда вы были еще детьми, и внушали вам против меня обвинение, в котором не было ни слова правды: будто бы есть некто Сократ, человек мудрый, который испытует и исследует все, что над землею, и все, что под землею, и выдает ложь за правду. Вот эти-то люди, афиняне, пустившие такую молву, — самые страшные мои обвинители, потому что слушающие их думают, будто тот, кто исследует подобные вещи, и богов не признает. Кроме того, обвинителей этих много, и обвиняют они уже давно, да и говорили они с вами тогда, когда по возрасту вы всему могли поверить, ибо некоторые из вас были еще детьми или подростками, и обвиняли они заочно: оправдываться было некому. Но всего нелепее то, что и по имени-то их никак не узнаешь и не назовешь, разве вот только случится среди них какой-нибудь сочинитель комедий. Ну а все те, которые вос-

станавливали вас против меня по зависти и по злобе или потому, что сами поверили наветам, а затем стали убеждать других, — они совершенно недосягаемы, их нельзя вызвать сюда, на суд, нельзя никого из них опровергнуть, и приходится попросту сражаться с тенями: защищаться и опровергать, когда никто не возражает. Поэтому признайте и вы, что у меня, как я сказал, два рода обвинителей: одни обвинили меня теперь, а другие давно — о них я только что упомянул, — и согласитесь, что сперва я должен защищаться против первых: ведь вы слыхали их обвинения и раньше, и притом много чаще, чем нынешних обвинителей.

Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет

Источники:
http://lektsii.org/17-9794.html
http://studopedia.su/11_29010_dva-roda-obviniteley.html