В интервью Naviny.by Елена рассказала, какие дела считаются самыми сложными, часто ли преступники раскаиваются на допросах и как женщине добиться успеха в такой непростой профессии.
— Елена, расскажите, как вы решили стать следователем?
— Когда я поступала, в Академию МВД девушек не брали. Исключение было только для тех, чьи родители были сотрудниками милиции и погибли при исполнении. Мне казалось это ужасно несправедливым, поэтому я решила, что все равно добьюсь своего. Начитавшись Артура Конана Дойла, я носила в себе мысль, что тоже буду сыщиком, не особо разбираясь, чем занимается следователь, и вообще в чем заключается эта работа.
В Академию МВД мне путь был закрыт. Но была лазейка: получить диплом юриста, а потом уже что-то думать и решать. В Могилеве у нас тогда были только частные вузы с такой специальностью, ходили разговоры, что их могут закрыть, поэтому я поехала в Горецкую академию, где был факультет права. Преподавали у нас либо действующие, либо бывшие сотрудники милиции. Они конкретно знали свой участок работы: административное и уголовное право. У меня и еще двух подруг родилась идея, что мы пойдем в милицию.
— И вас распределили в милицию?
— Но вы же могли пойти в адвокатуру, например.
— В адвокатуру я ходила. Мне сказали: записывайтесь в резерв. За год берут одного-двух специалистов. А в очереди — 25 человек. То есть по моим подсчетам я могла стать адвокатом лет в 45, хотя моя однокурсница как-то отбор сразу пошла. Ну, и я все-таки хотела работать следователем.
— Через два года удалось?
— Как сейчас помню: в семь часов вечера, когда в общем-то рабочий день уже закончился, мне звонят из отдела кадров и говорят: приходите завтра в 8 утра. Я вся такая радостная, пришла на следующий день в РОВД. Начальники, конечно, смотрели на меня скептически, но я все же стала следователем. Меня приняли на работу в качестве не аттестованного сотрудника. Что это значит? Это когда не присваивается специальное звание. Девочек старались именно так брать, мы же после гражданских вузов приходили. Проверяли полгода, год — выдержишь нагрузку или нет, а потом уже отправляли на аттестацию, курсы. И надо сказать, многие не выдерживали и уходили.
— Помните свое первое дело?
— Конечно! Это было дело о краже четырех курей, одного петуха и поливочного шланга. Сейчас бы у меня расследование этого дела заняло максимум несколько дней, а тогда я, честно говоря, не знала с чего и начинать.
Вскоре работы было столько, что не передохнуть. Это был 2005 год. На руках было не меньше 15 дел. У более опытных сотрудников нагрузка была еще больше. Года два это продолжалось, пока не приняли изменения в уголовном законодательстве: для возбуждения уголовного дела размер похищенного имущества должен превышать две базовые величины.
В общем, три года я отработала следователем в милиции, потом мне предложили перейти в прокуратуру.
— Вы сказали, что девушки часто уходят, не проработав и года. Почему?
— Все приходят, полагая, что здесь будет романтика, как в книгах или фильмах, где ты и еще 10 следователей выезжают на место преступления, сражаются с преступным миром, все динамично, захватывающе и так далее. На практике 80% времени следователь проводит в кабинете. Очень важно уметь грамотно задавать вопросы и слушать, не перебивая. Наша профессия неизбежно требует творческого склада ума, способности ясно представлять, моделировать варианты возможных последствий. Ну и, скажем так, допрашивать участников уголовного процесса (подозреваемых, пострадавших или свидетелей) тоже малоприятное занятие, особенно когда они проходят по особо тяжким преступлениям. Не каждый может выдержать.
Кроме того, следователь не имеет право становиться на чью-либо сторону. Наша задача — провести объективное расследование, хотя чисто по человечески, может ты и испытываешь к кому-либо сострадание, но не можешь его жалеть, не имеешь права.
— Когда Бережного и Гершанкова (ключевые фигуранты, приговорены к смертной казни. — ред.) задерживали, работал мой коллега. Но подозреваемые сначала отказывались давать показания. Через пару дней в дежурную часть поступил звонок из ИВС, сказали, что фигуранты готовы говорить. Такой момент следователи не упускают никогда: неважно, день это или ночь, рабочий день или выходной. Поскольку это был выходной день и мой коллега был в отъезде, на допрос выехала я.
Семен Бережной начал давать показания. На первом этапе он очень боялся пожизненного заключения, надеялся, что его приговорят максимум к 20-22 годам лишения свободы.
— Как вы думаете, почему он решил рассказать про все убийства? Ведь если бы он промолчал, судили бы по одному эпизоду, по которому задержали, и, вероятнее всего, не было бы смертной казни.
— Он не мог молчать. Он и ввязался в это, потому что слабый человек, все время плакал на допросах, был сильно подавлен. Есть люди сильные, которые даже в блокадном Ленинграде выстояли и не совершали подлостей. А есть люди морально слабые: им нужны деньги — они и украдут, и убьют.
В данной ситуации Бережной оправдывал себя тем, что Гершанков в этом деле главный. Тем более, ему внушали, что убитые — это отбросы общества, которых не надо жалеть. И срабатывала защитная реакция психики: Семен предпочитал не думать о том, что совершает. А когда его задержали и поместили в изолятор, до него стало доходить, что он наделал. И ему стало страшно. Ведь до этого он не был судим.
По этому делу я работала месяц, потом его передали в Главное следственное управление центрального аппарата Следственного комитета. От Семена мы изначально получили большой объем информации, потому что супруги Гершанковы на тот момент молчали. По данному уголовному делу проводилась большая объемная работа как следователями, так и сотрудниками милиции, потому что для нашей страны — это все-таки ЧП.
— Если посмотреть на криминальную хронику, кажется, большинство убийств в Беларуси происходит из-за пьянства. Сначала вместе пили, потом что-то не поделили, а результат — могила на кладбище.
— Так и есть. Большинство убийств связано со злоупотреблением спиртного, и конфликты обычно происходят на бытовой почве. Зачастую бывает так: в одной компании при распитии спиртных напитков один ударил ножом другого, он выжил. Так вот сегодня он потерпевший, а завтра может быть обвиняемым по другому уголовному делу. И это в общем-то ожидаемо: компания выпивала, один что-то не то сказал и завязалась драка.
Но есть убийства, выбивающиеся из общего ряда: когда мать убивает ребенка, например. Или когда жестокое убийство совершает приличный с виду человек, у которого в жизни всё было, и никто даже подумать не мог, что он на такое способен. Например, убийство таксиста в Могилеве в 2013 году. 54 удара ножом! А преступник — приличный с виду человек: из хорошей семьи, непьющий, работающий, материально обеспеченный. Объяснил свой поступок депрессией. Такие дела, конечно, больше всего запоминаются.
— Как часто люди, которые сидят перед вами на допросе, раскаиваются в содеянном?
— Реально раскаивающихся людей очень мало. Чаще всего плачут те, кто жалеет себя. Это слезы не за загубленную душу, а за себя, родного. И явку с повинной часто пишут с одной только целью — вымолить для себя прощение, чтобы меньше дали. Тех, кто действительно осознает, что совершил, и раскаивается, единицы.
— У нас количество оправдательных приговоров на уровне статистической погрешности — 0,2%. Суды из года в год объясняют это тем, что повышается качество следствия…
— Часто анализируя уровень оправдательных приговоров, не учитывают количество прекращенных уголовных дел, отказных материалов. Современные методы и возможности позволяют в подавляющем большинстве случаев с точностью установить виновность или невиновность лица в ходе предварительного следствия.
— Какая категория дел для вас самая сложная?
— Изнасилование детей. С моральной точки зрения это очень тяжело. У меня было дело, когда брат насиловал младшую сестру, причем на протяжении нескольких лет. Вскрылось все это случайно. И вот мы беседуем с ним, а он не видит в этом ничего плохого. Но самое страшное не это. Мама этих детей тоже не видит ничего плохого в произошедшем. И единственное, о чем она беспокоится, когда же выпустят ее сына, потому что они жили, в том числе, на его зарплату. Вот с таким контингентом особенно тяжело работать.
— Как вы снимаете стресс?
— Я люблю заниматься вышивкой. Это отлично отвлекает. И это очень важно, потому что многие следователи не умеют переключаться с работы на дом. Часто мысли возвращаются к обстоятельствам уголовных дел. Вообще, стрессоустойчивость — важный фактор в нашей профессии. Я как-то думала, от чего это зависит, и поняла, что главное — это коллектив, в котором комфортно работать.
— Насколько для вас важно, какое решение в суде будет принято по вашему делу?
— Для любого следователя важно, чтобы в суде было принято справедливое решение, чтобы были учтены все обстоятельства, установленные в ходе следствия.
— Как вы реагируете на стереотип о том, что следователь — это мужская профессия?
— Для меня нет такого понятия мужская или женская профессия. Если чувствуешь призвание быть следователем, неважно, мужчина ты или женщина. Я считаю, что есть дела, которые нужно расследовать только женщинам: например, когда матери убивают детей. Потому что мужчина в такой ситуации склонен жалеть обвиняемую. Только женщина может трезво оценить ситуацию и собрать всю необходимую информацию, чтобы суд принял правильное решение.
От посторонних людей я никогда не слышала скепсиса в адрес своей профессии. Следователя ценят не за то, мужчина это или женщина, а за то, как он работает.
Источники: