Свердловская прокуратура по надзору за соблюдением законов в исправительных учреждениях провела проверку в тюремной больнице при ФКУ ИК-2 г. Екатеринбурга и установила факты нарушения закона.
Прокурорская проверка проводилась по Заключению членов ОНК Свердловской области, которое составлено по итогам неоднократных общественных проверок тюремной больницы.
Прокуратура частично согласилась с доводами общественных наблюдателей и признала, что в больничных палатах отсутствует система принудительной вентиляции, а оборудование и инвентарь больничных палат не соответствует ведомственным нормативным актам.
Также прокуратура подтвердила факты совместного содержания в больничных палатах подозреваемых, обвиняемых и осужденных, что является нарушением режима изоляции.
Частично прокуратура согласилась с доводами членов ОНК, но прокурорский ответ не устроил общественных наблюдателей. По мнению членов ОНК, проверка была проведена не полно. Прогулочный дворик, который указывает прокурор Чернавских, по сообщениям членов ОНК, завален хламом и проводить прогулки в нем фактически не возможно.
Утверждение прокурора Чернавских, что установка таксофонов в больнице не предусмотрено и по мнению наблюдателей, является необоснованным и ничем не подтверждено. Телефонные переговоры осужденным предусмотрены УИК РФ РФ. Да, и в других лечебных учреждениях Свердловской области установлены таксофоны и заключенные свободно пользуются своим правом на телефонные переговоры.
В Ивановской области представители тюремного ведомства нашли нетривиальный способ борьбы с запретной связью арестантов. Они решили работать точечно по номерам — через сотового оператора. Высветился чей-то номер, его раз — и заблокировали. В эфире будет тишина.
Как сообщает пресс-служба тюремного ведомства, начальник управления Федеральной службы исполнения наказаний по Ивановской области Владислав Никишин направил местным сотовым операторам свое решение отключить выявленные номера, нелегально работающие в казенных домах. Это не было ни просьбой, ни требованием, а скорее прямым указанием, которое надо выполнять, не рассуждая.
В связи с этим прокурор обратился в Ленинский районный суд Иваново с иском о признании незаконным отказа сотового оператора от исполнения решения начальника УФСИН об отключении связи. На ответчиков это подействовало: они не стали дожидаться окончания процесса и добровольно выполнили все требования. Нелегальные телефоны за решеткой отключены. Нетривиальным такой подход стал потому, что раньше граждане начальники заходили с другого конца — проводили обыски, изымали, глушили и т.п. Но абоненты за колючей проволокой по прежнему оставались в зоне доступа сети. Сейчас даже обсуждается предложение ввести уголовную ответственность для арестантов за использование мобильников. Однако до сих пор не было слышно о попытках оборвать провода с помощью сотовых операторов. Одни эксперты говорили, что это невозможно в принципе. Другие считали, что сотрудники тюрем просто не хотят всерьез отключать связь. Мол, во-первых, дело в коррупции, что плохо. А во вторых, в прослушке, что хорошо. Слушая арестантские разговоры, оперативники раскрывают массу преступлений. Но оперативные игры и комбинации это одно, а массовая связь арестантов — другое, ее быть не должно.
— Давай начнем с конца. У людей, которые прошли сквозь тюремное испытание, практически всегда происходит переоценка ценностей. Все-таки зона меняет человека. Как это было с тобой?
— Я бы не назвал это переоценкой, но то, что произошло, словно стряхнуло ненужную шелуху, которая мешала мне смотреть на мир — какой он есть на самом деле. Я со студенчества начал практиковаться в суде и в прокуратуре. Про правозащитников ничего не слышал — кто о них знал в конце 90-х, тем более в провинции, в небольшом регионе? Мне казалось абсолютно нормальным все, что происходило вокруг. Я видел, как милиционеры били людей, и относился к этому как к должному. Для следователей было в порядке вещей уже после ознакомления с делом вносить какие-то изменения…
— Сколько лет ты там отслужил?
— Одиннадцать лет, причем в самых грязных местах. Первые пять лет — это сплошные трупы и изнасилования. Никакой романтики. Рутинная работа, когда утром приходишь в кабинет, а там настоящие завалы из вещдоков, уголовных дел. Чтобы это разгрести, нужен месяц. Но мне нравилась моя работа, она давала уверенность, что ты правильно живешь и делаешь мир чище. Когда я начинал, профессия следователя не была престижной, туда не стояли очереди. Меня приняли на вакантное место, когда я учился на последнем курсе. А потом пошли дети богатых родителей. Наверх выносило людей, которые ничего не понимали в следствии. В 2007 году я принял решение уйти из прокуратуры. К этому времени я был младшим советником юстиции, это равноценно званию майора, и занимал должность начальника отдела по надзору за следствием.
— И все же почему ты ушел?
— Я не видел себя в новой структуре взаимодействия следствия и прокуратуры. Начал создаваться следственный комитет — надуманная, бесполезная и очень дорогая игрушка, где около 40 процентов следователей, а все остальные непонятно зачем. Больше всего возмутило, что у прокуратуры полностью забирают надзор за следствием, но сам штат прокурорский оставляют. Я не понимал, зачем я нужен, если никаких полномочий нет? Следователи сами продлевают сроки, им нельзя дать никаких указаний — только наблюдать. Не хотелось быть чебурашкой!
— И без сожаления поменял китель на костюм бизнесмена!
— Юридическое сопровождение бизнеса было новым и интересным для меня направлением. Я ведь знал только уголовное право, поэтому опять пришлось учиться.
Алексей Федяров (слева) на заседании коллегии прокуратуры, 2004 год.
— Алексей, а что привело к тому, что ты оказался по другую сторону колючей проволоки?
— Как к тебе относились следователи? Все-таки пусть бывший, но коллега, свой…
— Сейчас уже порядка 16 колоний для бывших сотрудников. Но тагильская самая старая. Начальник создал там порядок: нет мобильных телефонов, нет алкоголя, нет наркотиков. Не то что драка, а даже пощечина — уже ЧП. Это с одной стороны, а с другой — животная среда, созданная низовым звеном, полуграмотными людьми, которые мечтают о том, что в 40 лет выйдут на пенсию и устроятся работать на автостоянку.
— Интересно, а в других странах тоже есть отдельные тюрьмы для бывших сотрудников?
— Алексей, ты вел в колонии дневники?
— Никто не дал бы мне вести дневники. Их нашли бы на первом же шмоне, и пришлось бы объяснять, не замышляешь ли ты что-то незаконное. Поэтому я, кроме писем домашних, ничего не хранил. Парни попадали в ШИЗО по абсурдным поводам. К примеру, боксер, чтобы не потерять форму, выходит утром к турнику и отжимается — это воспринимается как подготовка к побегу.
— В итоге он просиживает еще полгода, пока вновь не подает на УДО. Суд откладывают и откладывают. Наконец судья принимает положительное решение, но Валерию Павловичу это уже не надо — его срок истек.
— К слову, а почему школьный директор вообще оказался в этой зоне? Он ведь не бывший сотрудник правоохранительных органов, не высокопоставленный чиновник, как тот же Улюкаев.
— Зона хоть и для БС, но на самом деле таких немного. Остальные когда-то отслужили срочную во внутренних или пограничных войсках, помощники судьи, налоговые инспектора, эмчеэсники. Однажды в эту колонию приезжала Ольга Романова. Потом жена зачитала мне ее статью, где было написано, что в ИК-13 две тысячи юристов, которые не могут защитить себя. Так вот, если человек сто наберется, кто имел реальное отношение к оперативно-следственной работе, то хорошо!
— Еще в твоих рассказах потрясают ужасы тюремной медицины, когда заключенному надо пройти целый квест, чтобы получить свои таблетки.
— Хорошо, если у тебя есть такая возможность. А многие люди отстаивают очередь, чтобы им выдали цитрамон, который тоже не всегда имеется.
— А если у человека диабет?
— Опять же ремонтные и строительные работы, которые проводятся силами зэков и за их счет. Разве государство не выделяет деньги на эти нужды?
— Ты очень любопытно написал про востребованность профессий на зоне.
— Александр Реймер сейчас отбывает срок в ИК-13. Там сидел и зять Брежнева Чурбанов…
— Три дня счастья проходят, а потом тебя уводят. Тяжело было?
— Меня уводили, а жена смотрела вслед. Ей было хуже. Стараешься не оборачиваться. Когда приходишь после длительного свидания в барак, тебя первые пятнадцать минут не трогают, дают прийти в себя, а потом зовут чаю попить. Ты еще несешь позитивный эмоциональный заряд, и людям, которых никто не навещает, важно, чтобы ты с ними поделился.
— Некоторые люди, вернувшись с зоны, начинают жизнь с чистого листа, стирая все, что связано с прошлым. Даже людей, с которыми прожил этот отрезок времени бок о бок. А ты с кем-то поддерживаешь отношения?
— Конечно. Люди пишут, звонят. Очень обидно было, когда двое молодых мальчишек, которых я там тянул и хотел помочь им по выходе, сломались в первые же полгода. Я понял, что не сможешь взрослого человека взять за руку и повести в новую жизнь, если он не захочет сам.
— Появились ли у тебя какие-то табу?
Источники:
http://www.onk-ru.info/prokuratura-podderzhala-trebovanie-tyuremnoj-administracii-k-sotovym-operatoram-otklyuchit-nelegalnye-telefony-za-reshetkoj/
http://vestirossii.com/obshhestvo/turemnyi-opyt-byvshego-sledovatelia-prokyratyry.html