Евгений Юшкевич два года проработал внештатным сотрудником в следствии минской прокуратуры, потом еще пять — следователем, пока не ушел с должности старшего следователя отдела по расследованию по экономическим преступлениям управления Следственного комитета по Минску. Ушел по финансовым причинам: зарплаты в Следственном комитете невысокие. Сейчас он работает в Парке высоких технологий.
Юшкевич известен как один из следователей, который вел громкое дело Давидовича.
Евгений рассказал, в чем состоит работа следователя, ее плюсы и недостатки, а также высказал свои соображения о том, что следует в ней менять.
Собирает доказательства в том числе, допрашивает ранее опрошенных людей.
Но несоответствие названия реальным функциям иногда сбивает людей с толку.
Нет, в реальности следователь может раскрывать преступления, но если говорить про основную массу, которая вот прямо сейчас варится в кабинетах по всей стране, — то это в основном секретарская работа.
Также следует понимать, что у органа дознания показатель — это возбужденные дела. Поэтому они идут на любые ухищрения, вплоть до обмана следователя, чтобы он возбудил дело. А у следователя показатель главный — количество дел, переданных в суд. И создается этакий фильтр: оперативник хочет возбуждения дел по всем случаям, следователь — только по тем, что дойдут до суда.
Евгений Юшкевич: Если мы говорим об обычной повседневной работе, тысячах и тысячах дел, то
вседозволенность — это один из самых распространенных мифов о работе следователей.
О силовиках в целом говорить не буду, но следователь — это как раз тот самый человек, который всегда виноват, который испытывает давление со всех сторон: потерпевшие, обвиняемые, защита, прокуратура, закон, дезинформация со стороны участников процесса и даже других силовиков.
Это такая вечная война против всех одновременно, где следователь всегда проигрывает и всегда отступает. Думаю, что следователи чувствуют что угодно, но не вседозволенность.
Правоохранительная система иногда работает как единое целое, а иногда как враждующие институты.
Как правило, общение следователей с судьями имеет минимальный характер.
Евгений Юшкевич: Исходя из моего опыта — дикая забюрократизированность всей текущей работы. По большому счету, следственная работа — это техническая работа. Вот вам странно, а в уголовном деле нумеруют страницы сами следователи и делают копии томов дел тоже сами следователи. А когда дело из 90 томов?
Следователь будет месяц заниматься тупой механической работой, которую можно автоматизировать. А подозреваемый все это время находится в СИЗО.
Еще серьезная проблема в нагрузке и рабочем графике.
Невысокий уровень оплаты сочетается с высоким уровнем ответственности, в этом следователи и врачи очень похожи и понимают друг друга.
Например, я был следователем в том же Фрунзенском районе, у меня было 10 живых дел с подозреваемыми в производстве. На учебе познакомился с коллегой из Лельчиц, у которого одно дело в месяц! А мы получаем одинаковые зарплаты, и условия считаются равными.
Обычное дело, когда следователи работают по вечерам и в выходные. И всегда! И нет времени ни на детей, ни на жен-мужей, ни на себя. Это приводит к серьезным деформациям психики и личности, а с ними приходят и вредные привычки.
Семьи создаются прямо на работе, точно так же потом и распадаются. До 35 лет у всех мечта о пенсии, до которой еще слишком много времени, а к 40 годам здоровье уже подорвано.
Евгений Юшкевич: Первое — это действительно выделить судебную власть в отдельную отрасль, что, конечно, является политическим вопросом, а не юридическим.
Чем сильнее судебная власть и чем более независима от исполнительной — тем лучше все мы в итоге будем жить.
Это такая же непреложная истина, как и преимущество рыночной экономики над административно управляемой.
Как это сделать? Мне близка позиция Михаила Ходорковского в его книге и письмах из заключения: надо выделить судей в самоуправляемый орган, который сам себя регулирует, который назначает судей сам, назначает (половину состава) судей Верховного суда, Конституционного и получает независимое постоянное финансирование.
Повысить требования к судьям в части образования и репутации и, конечно же, увеличить оплату их труда.
Это самое важное! В конце концов, именно суд принимает решение, все остальное (прокуратура, следствие, дознание) создано, чтобы в определенный момент собрать и принести в суд тома уголовного дела.
И именно суды формируют практику и прецедент, которые в любом случае становятся известны всему юридическому сообществу.
Далее. Выражу субъективное мнение одного юриста, но надо упразднить сам институт следствия и внедрять классических детективов (этакое сочетание оперативника и следователя в одном лице).
Прекратить практику профильных милицейских вузов — наших школ милиции и академии МВД, набирать в юстиционную правоохранительную службу после гражданских университетов с переподготовкой.
Банально увеличить оплату сотрудников, чтобы создавался конкурс и можно было выбирать.
Надо лимитировать сроки содержания под стражей обвиняемых, которые де-факто сейчас до суда никак не ограничены.
В надзор за следствием нужно набирать опытных сотрудников отрасли, которые знают изнутри что это такое.
Менять УПК в части документов: уголовное право на бумаге отживает свое, нужно внедрять электронное делопроизводство, хотя бы по примеру Грузии.
Евгений Юшкевич: Чтобы человека поместить в СИЗО, нужна санкция прокурора, чтобы его выпустить из СИЗО, тоже нужна санкция прокурора — его надо убедить, что что-то кардинально изменилось.
Следователям в неконфликтных ситуациях, когда нет оснований для СИЗО, очень не выгодно изолировать человека, потому что потом приходится к нему ездить (чаще всего в Жодино), терять на это целый день, не говоря о топливе, вместо того, чтобы просто вызывать — и он сам приедет.
А при превышении сроков содержания под стражей надо готовить целые пакеты документов на продление, что часто занимает целые дни и снова отрывает от реальной следственной работы.
Евгений Юшкевич: Чтобы поместить человека в СИЗО, надо предъявить обвинение максимум на десятые сутки. Чтобы ему предъявили обвинение, нужны реальные доказательства вины.
Предъявление обвинения — это фактически всё, человек пойдет на суд почти стопроцентно. Прекращение преследования уже обвиняемого человека — это чрезвычайное явление.
Евгений Юшкевич: Принципиально не читаю заявлений президента в адрес правоохранителей — там много популизма. Но это проблемная тема, и не потому, что доказательства фабрикуются.
Здесь проблема терминологии: проводит условный 22-летний следователь свой первый в жизни обыск в квартире и находит пистолет, понятые расписываются и все уходят. А молодой следователь замечает, сидя в кабинете, что в протоколе поставил завтрашнюю дату, ошибся.
Взял и замазал корректором дату. Это фабрикация? Однозначно, и она может обернуться для него уголовным делом. Да еще в двух местах понятые подписи забыли поставить. Какой выход? Никакого. Отпустить условного преступника, убийцу? Ответа у меня нет.
На самом деле я даже никогда не слышал, чтобы кто-то из следствия фабриковал какие-то доказательства, зачем? Не доказывается вина? Ок, прекращаем преследование или дело, в этом нет никакой проблемы.
Все, протокол — не заслуживающий доверия документ, и те 150 грамм наркотиков, изъятые в ходе обыска, — тоже, прекращаем преследование. Это реальный кейс.
И добавьте сюда обычный страх перед оправдательным приговором: следствие как институт очень не заинтересовано в оправдательных приговорах, почему и работает фильтр: если есть реальный риск получить оправдательный приговор, то дело не пойдет в суд вообще. Вот так презумпция невиновности работает через призму нашей системы.
Евгений Юшкевич: Следствие к этому не имеет никакого отношения, такие дела можно вынести за скобки — они явно выбиваются из картины обычной нормальной повседневной работы. Да и в итоге СК прекратил преследование этого человека.
Евгений Юшкевич: Я считаю вопрос острым, потому что основное требование к следователям — высшее юридическое образование.
И реальность такова, что в науке, юридической в том числе, вообще мало компетентных преподавателей, ученых — мы знаем, какой процент в науку идет тех, кто не нашел достойной работы.
Процент откровенной лженауки в юридической сфере настолько высок, что в моем окружении над многими преподавателями и учеными просто смеются.
Председатель ВАК Александр Гучок (преподавал у нас методику расследования преступлений) пытается вести борьбу, но эти метастазы научного паразитизма просто так уже не искоренить.
Возьмем, например, криминалистику — это как школьная алгебра для программиста, для судей, следователей и прокуроров.
И что скрывать: я бы не подпустил даже за километр от реального места преступления своего же лектора по криминалистике из университета.
Студенты вынуждены изучать криминалистику не с помощью преподавателей, а вопреки преподавателям!
Далее — в большинстве случаев следователями становятся выпускники Академии МВД и гражданских юридических факультетов. Но если после Академии МВД необходимо отработать 5 лет, то после гражданских вузов выпускники надолго не задерживаются.
Естественно, причина в оплате и условиях труда: почти всякая работа — проще, чем у следователя. И почти всюду оплата — выше..
Текучка кадров в некоторых районных подразделениях такова, что после года отсутствия можно не знать трети сотрудников.
Еще важная проблема, на мой взгляд, сама Академия МВД.
Следователи, оперативные сотрудники, по моему мнению, не должны учиться в отдельном закрытом казарменного типа учреждении.
Во-первых, качество непосредственно юридической подготовки, мягко говоря, оставляет желать лучшего: с момента поступления курсанты, как рядовые милиционеры, несут службу, ходят в наряды, живут на казарменном положении, что по сути — армия. Это не оставляет времени на полноценное классическое образование.
Во-вторых, их вырывают из обычной жизни и совершенно не понятно ради чего, потому что им нужно будет потом работать с самыми обычными людьми в обычных условиях.
Здесь же и проблема военщины: все же, по УПК, следователь — процессуально независимое лицо, а в Уставе написано, что он подчиняется приказам руководства. Логично? Нет.
При этом уточню, что условия в различных подразделениях могут быть диаметрально противоположными и иногда вполне комфортными, социальные лифты в следствии действительно работают, и квалифицированные сотрудники получают какие-то профиты, имеют возможность развиваться, выезжать на стажировки (даже в ФБР в США), учиться.
Во время моей работы в СК у меня в отделе работало одновременно три победителя республиканских юридических олимпиад разных лет, и все они с юрфака БГУ — это достаточно красноречивый факт.
Могли они найти лучшую работу? Конечно, но они стали следователями. Мне в работе повезло — я работал в среде действительно компетентных интеллигентных и грамотных сотрудников, поэтому моя реальность покажется остальным слегка искаженной.
Евгений Юшкевич: Наша следствие — серьезный отдельный институт, и он функционирует так, как задумывалось. А то, что я или кто-то еще критикует его работу, — вполне нормальный процесс.
В следствии сильнейшие перепроверки, фильтрация дел.
Следователи проверяют и отсеивают собранные дознанием материалы, дают им правовую оценку, прекращают дела, прекращают преследование в отношении отдельных лиц, раскрывают новые преступления.
Если договориться, что вот прямо завтра мы упраздним следствие, то органы дознания станут возбуждать дела, задерживать и направлять в суд всех подряд, потому что возбужденные дела — это их основной показатель, а юридического образования у сотрудников дознания может и не быть.
Таким образом следствие — это как первый серьезный адвокатский фильтр на пути к суду.
Вторую часть плюсов я бы отнес к работе Следственного комитета — если на первом этапе у некоторых отделов не было даже компьютеров, то теперь на техническое обеспечение жаловаться не приходится, тыловые службы быстро реагируют на нужды сотрудников, закупаются специальные устройства, криминалистические лаборатории, постоянно совершенствуются профессиональные средства.
Следствие действительно стремится развиваться и перенимать зарубежный опыт — даже таких рядовых сотрудников, как я в свое время, направляли на международные конференции.
Постоянно изучается опыт электронных дел, некоторые сотрудники СК сами занимаются написанием целых программных комплексов, и им создают для этого условия, выстраиваются взаимоотношения с западными правоохранительными органами, интенсивно — с США. Уверен, что для государственных организаций СК мог бы быть во многом примером с учетом специфики.
СК в последние годы принял и осознал кадровую проблему, и теперь новых сотрудников реально, а не как раньше — сразу в бой, вывозят на криминалистические полигоны, прогоняют и репетируют те или иные следственные сценарии и ситуации.
Планируется также создать свой собственный Институт повышения квалификации, через который буду пропускать всех новичков, чтобы они приходили на рабочие места с уже достаточным уровнем.
Пусть под обязаловку, но выпустили ведомственный журнал, в который пишут статьи не какие-то абстрактные псевдоученые, а сами следователи.
СК, в отличие от следствия КГБ (которое осталось) и следствия Генеральной прокуратуры (которое сейчас де-факто стартует с прокуроров-расследователей), собирает в себе компетенции бывшей прокуратуры, милиции, финансовых расследований, и перекрывает своими компетенциями все сферы расследований.
Когда КГБ расследует крупное резонансное дело, откуда, как думаете, берутся следователи следственной группы? Они командируются из СК.
Евгений Юшкевич: Здесь придется вспомнить, что некоторое время работал на этой линии: в 2012 году рынок уже был децентрализован, интернет его переворачивал каждый день. Любой подросток может оплатить закупку у оптовиков и распространять самостоятельно. А самим оптовикам иногда нет даже 16 лет. Поэтому… А комментировать чужие дела, о которых вы говорите, я не могу. Ясно, что вина должна быть доказана в соответствии с законом.
Евгений Юшкевич: Все европейские страны уже много лет изучают грузинский опыт, он во многом уникален, признавался Всемирным банком лучшей реформой полицейской (правоохранительной) системы в мире.
В Грузии радикально пошли и сломали все советское, чтобы внедрить все современное: от электронной уголовного дела и института детективов до простой человеческой оплаты труда детективов, что автоматически создало серьезный конкурс на работу.
От себя скажу, что, когда сидишь на международной конференции и видишь, как обыкновенный сотрудник прокуратуры Грузии переходит с русского на немецкий, а потом на английский, у тебя просто открывается рот и ты понимаешь, что Академия МВД с 130 вступительными баллами или БИП — немного не то, что нужно нашей стране.
Евгений Юшкевич: Раскрытие и расследование — совершенно разные процессы. Раскрытие может происходить оперативным (реальным), следственным и экспертным способами, причем первым раскрывается львиная доля, остальные виды раскрытия можно считать факультативными.
Основная работа оперативников — раскрывать, основная работа следователя — расследовать (исследовать детально обстоятельства, дать им юридическую оценку).
А официальными данными я не владею.
Евгений Юшкевич: На юрфаке студенты по 200 раз изучают дело витебского маньяка, когда под смертный приговор попали невиновные.
Следствие — это институт, где работают реальные обычные люди, и эти люди ошибаются.
По замыслу, для выявления ошибок и существуют прокуратура и суд. Но реальность такова, что люди все равно ошибаются, и этот факт всегда нужно держать в голове.
Когда однажды готовил научную работу на юрфаке, обнаружил, что мой двоюродный брат, умный мужик, обвинил человека в убийстве, тогда как для меня, студента, было очевидно, что имела место необходимая оборона.
Хорошо, что в той ситуации суд все же полностью оправдал человека. И это один из ближайших примеров.
Следствие ошибается, да. И допускает ошибки так же часто, как ошибается любой другой человек в любой другой сфере.
Артем Гарбацевич, фото Надежды Бужан
Я просыпался в 7:00, на работе надо было быть в 8.40 к совещанию, хотя рабочий день начинался официально в 9:00. Опоздание – плюс одно суточное дежурство. Ты приходишь и начинается дикая круговерть: приходят люди, ты их допрашиваешь, следом приходят еще люди, ты не успеваешь. Потом написать 30 страниц. Потом еще люди, потом тебя вызывают на ковер, потом еще люди, потом сшить пару томов, наклеить обложки, сделать описи документов, потом опять люди. И так до 21.00 – а потом садишься в свою машину и едешь искать тех, кто сегодня не пришел к тебе по разным причинам. Вот так день летит мгновенно, если где-то остановишься – то за тобой комом свалится все остальное. Домой приезжаешь в 23.00. Сил хватает только переодеться.
К тому же там постоянно поражают люди. Ну представь: утром к тебе приходит директор завода или топовый ИТ-предприниматель, а через час уже беременная на восьмом месяце Настя с трассы у Тарасово, у которой СПИД и гепатит С.
Работник Следственного комитета не может выезжать из страны без разрешения, и выезжать можно ограниченное количество раз в год. Нельзя привлекаться к административной ответственности – иначе писанина и объяснения, почему руководство с тобой не проводит воспитательную работу. Ты не можешь принимать подарки и т.п., быть в соцсетях со знаками отличия СК, ну и вообще делать то, что опорочит звание сотрудника СК. Соцсети контролируются: УСБ (управление собственной безопасности) часто ползает по страницам, ищет всякое компрометирующее. На общих совещаниях, бывало, показывали фото следователей-девушек в купальниках и подобное. Но это только для своих.
Понимаешь, ты постоянно находишься в стрессе. Просто нет момента, когда ты можешь расслабиться – ни дома, ни с девушкой, ни с детьми. Поэтому многие просто напиваются до состояния животного.
Но к своей работе я относился с гордостью, даже мечтал на свадьбе быть в светлом парадном кителе. Что я следователь, особо никогда не скрывал. Я им и хотел быть. У меня есть даже в масштабах всей страны достижения, которыми я могу гордиться. Но о них знает очень узкий круг лиц. Всегда успокаиваю себя этим, когда думаю про потерянное время.
Мне больше всего нравился бег – этот бешеный бег, когда ты просыпаешься и понимаешь, что уже прошло три месяца, а для тебя это, как один день.
Российские следователи откровенно смеются над уровнем жизни наших следователей и прокуроров, у них там какое-то новое дворянство, когда с зарплатой в 1000 евро, можно позволить себе три машины и дом за три миллиона. У нас такого нет.
Решение пойти в СК я принял, когда выбирал в 11-ом классе, куда поступать. Наверное, как и на многих, на меня повлияли книги, фильмы, сериалы. Мне эта профессия казалась тогда интересной, увлекательной. Я понимал, конечно, что в реальной жизни все может быть иначе, но не придавал этому значения.
С утра до ночи у тебя допросы, опросы, осмотры предметов, документов, очные ставки. Назначь экспертизу, ознакомь заинтересованных с назначением экспертизы, отведи бандита за руку на экспертизу, отвези предметы на экспертизу, съезди забери экспертизу, ознакомь заинтересованных с заключением экспертизы. Напиши запросы, отвези запросы, позвони подури голову исполнителю, чтобы быстрее ответил на запросы, позвони поругайся, потому что они не ответили вообще на запросы, съезди за ответами на запросы. А еще дежурства. Это ты с утра до утра торчишь или в кабинете, или, что чаще, на месте происшествия. А дежурства, хоть и табелируются, но ни черта не оплачиваются.
Твой рабочий кабинет – это столы, стулья, сейфы, горы документов и отсутствие ремонта. Вообще, условия паршивые. Документов иногда так много, что в сейф не помещаются, лежат на полу.
Моего знакомого недавно допрашивали. В другом отделе, но это не имеет значения – они мало друг от друга отличаются. После этого он уже не спрашивает, почему я уволился.
Больше всего я уставал от объема работы. Требования неоправданно высокие, и они постоянно увеличиваются. А количество уголовных дел на одного следователя не уменьшается. Следователь постоянно находится в цейтноте, а это стресс и переживания. По вечерам после шести, по выходным – всегда кто-то на работе. Естественно, по своей инициативе и бесплатно. Впрочем, даже когда инициатива поработать исходит от начальника, за работу вечером, ночью, в выходные и за суточные дежурства никто не платит. А еще очень устаешь от дебилизма. Одно время в любом допросе нужно было отразить, известно ли допрашиваемому что-нибудь о самогоноварении. Зачем? Я не знаю.
Я ушел, потому что устал, не видел никаких перспектив, мне не нравились условия работы, сама работа и постоянные конфликтные ситуации. Сейчас я уже в частной фирме. Меня принимали на должность, где не нужен был опыт работы (тот опыт, что есть у меня, мало кому нужен). Вроде в голове что-то есть, так что пока не уволили. Платят больше, чем в СК, а условия работы и нагрузку вообще не сравнить.
Я не знаю фильмов, которые похожи на реальную работу в СК. В сериалах каждый день заказные убийства, в реальной жизни – несколько убийств в год на район – и те, как правило, бытовые. Там раскрывать ничего не нужно, только расследовать. А рутину, которой является большая часть этой работы, никому неинтересно будет смотреть. Кстати, беларус боится силовиков, потому что насмотрелся сериалов. Подобным ведомствам до обычного беларуса нет никакого дела. Закон не нарушайте – и знать не будете, кто это такие.
У нас моды на госслужбу нет. В ней есть свои бонусы: стабильность, какие-то социальные гарантии, но и своих минусов хватает. В России СК – это структура, которая существует помимо следственных подразделений МВД, у них своя особенность. Незначительными делами, они, как правило, не занимаются. СК в РБ включает в себя бывшие следственные подразделения МВД, прокуратуры, ДФР, КГК. И занимаются они почти всем, начиная от карманных краж. В следователи на районе берут всех подряд (кто соответствует критериям), когда есть вакансия.
Проблем в СК много, выделить основную сложно. Главное то, что эти проблемы никак не решаются. В каких-то райотделах нагрузка в разы больше, чем в других. Например, во Фрунзенском – полный п**дец даже по сравнению со всеми другими районами Минска. Но как-то сбалансировать штатную численность сотрудников никто не собирается. 21 век уже, а компьютеры стоят такие, как печатные машинки.
Интернета нет в принципе, то есть даже электронной почтой (что уже в некоторых областях считается анахронизмом) никто не пользуется. Реформы нужны, инновации, а все стоит на месте.
Следят ли за нами? СК и МВД – уверен, что нет, там других дел хватает. Чем там занимается КГБ или ОАЦ, я без понятия. За конкретным человеком следить вполне могут, когда проводится оперативная разработка, например, или по поручению следователя по уголовному делу. Да и кому мы вообще нужны?
Стать милиционером я мечтала еще в детстве. Представляла себя в форме. Казалась себе в девичьих грезах редкой красавицей. Профессиональные качества и навыки меня мало волновали. Потом мечты остались в прошлом, я стала журналистом. И вот ведь судьба — именно меня отправили проверить, смогу ли я устроиться работать в органы внутренних дел.
Честно признаться, шла я на испытания с большими сомнениями, мол, специального образования у меня нет. Единственное, что роднит с милицейской профессией, так это навыки землю рыть в поисках нужных фактов. Однако дан приказ – надо выполнять.
Первым, с кем мне пришлось пообщаться, был начальник медсанчасти ГУВД по Иркутской области Игорь Романовский .
— У вас биография чистая? – сходу ошарашил он.
— Чистая, — не задумываясь особо, отрапортовала я.
— Вы уверены? Судимых близких и дальних родственников нет? Самоубийц в роду не было? Шизофреников? Сами не привлекались?
— Упаси Боже! — только и сказала я.
— Ну ладно. Все равно еще проверим ваши слова.
Дальше Игорь Леонидо вич рассказал мне, чтобы стать потенциальным кандидатом в милиционеры, нужно собрать огромное количество всевозможных справок: от психиатра и нарколога, из противотуберкулезного диспансера, из кожно-венерологического диспансера, три (!) справки от участкового терапевта. Нужно сдать общие анализы мочи и крови, кровь на ВИЧ, кардиограмму в покое и после приседаний, флюорографию. Только после предоставления всех этих бумаг кандидату выписывают направление на военно-врачебную комиссию и выдают акт медицинского освидетельствования.
Как правило, на сбор всех необходимых справок у кандидатов уходит месяц, а то и больше. Мне, к счастью, повезло: мы с Игорем Романовским условились, что справки все уже я собрала, к административной и уголовной ответственности не привлекалась (что, собственно, так и есть) и репутация всех моих родственников чиста. Мне предложили выбрать специальность, на которую я хочу пойти. И тут, скажу я вам, мне пришлось изрядно поломать голову. Среди вариантов – участковый, следователь, сотрудник спецназа, оперуполномоченный, сотрудник ГИБДД , инспектор по делам несовершеннолетних.
— Участковым быть не хочу, — размышляла я, — в спецназ вообще не возьмут, хотя хотелось бы. Оперативником… Гаишником…
В итоге, я решила, что самое подходящее и близкое к профессии журналиста – это следователь.
КАК ЗДОРОВЬЕ?
Во время военно-врачебной комиссии мне надо было пройти основных врачей: гинеколога, дерматолога, стоматолога, лора, офтальмолога, психиатра, невролога, терапевта, хирурга. Первым стал с детства ненавистный кабинет стоматолога.
— Неужели, чтобы стать милиционером, нужно иметь здоровые зубы? – негодовала я, сидя в кресле.
— А как же, — ответила завотделением Светлана Корель . – Нужно не только иметь здоровые зубы, но и правильный прикус. В первую очередь нас как раз и интересуют челюстно-лицевые аномалии. Если патология серьезная, то человек уже на этом этапе признается негодным к службе в органах. Рот открывайте!
— Э-э-э… Кариеса у меня точно нет, — инстинктивно воспротивилась я осмотру. – Может, не будете меня смотреть?
— Надо, — сказала доктор и принялась разглядывать мою нижнюю челюсть. Осмотр длился не больше пяти минут, после чего врач констатировала у меня неправильный прикус. Для меня это было открытие! Но к службе в ГУВД все-таки допустила.
Врач-офтальмолог, прежде чем проверить зрение, проверила паспорт – так по правилам положено. А потом уже попросила прочитать третий ряд снизу. Но не букв, а непонятных окружностей с прорезями.
— А почему у вас не буквы, а иероглифы странные? — интересуюсь. – Буквы ведь читать удобнее?
На медосмотре меньше всего я переживала за зрение: оно меня никогда не подводило.
Пришлось от букв отказаться и использовать такие вот окружности. За зрение я не переживала – с детства оно меня еще ни разу не подводило. Вот и в этот раз – 100%. А, стало быть, к службе в милиции я пригодна.
Врач-терапевт осмотрела меня быстро и, как рентген-аппарат, сходу назвала все мои болячки:
— Вам, милочка, не мешало бы щитовидку проверить и УЗИ почек сделать. А еще сердечко ваше мне что-то не нравится. Аритмия? Или недостаточность?
— И то, и другое, — грустно вздохнула я. – Что, теперь Вы меня негодной признаете?
— Ну, почему же? Дополнительные обследования пройдете, а там посмотрим, — резюмировала терапевт и отправила меня дальше.
С тревожным чувством выходила я из ее кабинета – лишний раз доктор мне напомнила, что нужно заботиться о своем здоровье. Впереди визит к психиатру…
— У вас в жизни не было случаев, когда хотелось… э-э-э-э, — начала задавать свои каверзные вопросы доктор.
— … Покончить жизнь самоубийством? – закончила я за нее . – Нет, не было. И, надеюсь, не возникнет никогда.
— О, да вы оптимист! – отметила врач. – Это хорошо! Очень помогает в работе следователя.
Получив на руки, заветное разрешение врачей на службу в рядах доблестной милиции, я отправилась на психологическое тестирование.
Здесь меня ждали три теста: интеллектуальный — на проверку внимательности и способность за ограниченное количество времени принимать быстрые, а главное, правильные решения. Цветовой тест Люшера – показывает эмоциональное состояние человека, а также уровень его работоспособности. И тест СММИЛ, состоящий из 377 вопросов, который раскрывает особенности личности кандидата.
С результатами тестов я отправилась на беседу к психологу. Галина Колосницына проговорила со мной больше часа. Сначала она задавала элементарные вопросы о семье, отношениях с близкими, с коллегами по работе.
— Почему Вы решили пойти работать следователем? – вдруг спросила она.
— А, работа интересная, — в общем-то честно призналась я. – Всегда было интересно фильмы детективные смотреть, книги читать… Образования, конечно, юридического, нет. Но этот пробел легко восполнить.
С первых минут разговор с психологом сложился очень доверительный, как с мамой. Мягкий, тихий, спокойный голос специалиста настраивал на откровенность. На вопросы Галины Николаевны я отвечала честно. И на вопросы теста, как оказалось, тоже. Одним словом, она оценила меня как подходящего на должность следователя кандидата.
— Скажите, а в каких случаях человека отправляют на проверку полиграфом? – поинтересовалась я напоследок.
— Если после разговора у психолога сложилось двоякое впечатление о кандидате, если по поведению было заметно, что человек нервничает, чего-то не договаривает, — объяснила Галина Колосницына. – Если он поведал о своих страхах, каких-то тайнах. Да, много причин, чтоб проверить кандидата на честность.
— Если уж быть до конца откровенными, мне нужна проверка детектором? – спросила я. — Нет! Вы предельно честны… Но если хотите, приходите завтра, специалист с Вами пообщается.
— А у вас есть показания для проверки на полиграфе? – поинтересовалась психолог Светлана Карпова .
— Нет, но очень хочется. Интересно, какие будут ощущения.
— Ну, хорошо. Тогда я задам вам ряд общих личностных вопросов, — сказала психолог. – Хотя, конечно, существует несколько тестов. Выбор варьируется в зависимости от установки врачей – на что проверить кандидата. На каждый вопрос дается 14 – 16 секунд, пока зафиксируется реакция человека.
Прежде чем начать работу, психолог надела на меня детектор, состоящий из трех датчиков – брюшного, грудного и на пальцы, он фиксирует потоотделение. Затем Светлана провела небольшой инструктаж по поведению во время тестирования. Оказывается, испытуемому нельзя двигаться вообще, можно лишь моргать и сглатывать слюну. С кандидатом врач работает наедине, человек при этом смотрит в пол или на стену, чтобы не возникало ненужных ассоциаций.
— А можно тестировать человека без его согласия? – интересуюсь я между делом. — Ни в коем случае! Это нарушение прав человека!
Перед началом теста психолог долго беседует с кандидатом, озвучивает ему вопросы, которые собирается задать. Кое-что уточняет во время беседы, оговариваются нюансы. Одним словом, создается обстановка, чтобы человек был максимально расслаблен. И только потом уже блок вопросов. Но три раза подряд! Мне сказали, что только так можно достичь объективного результата исследования.
— У вас когда-нибудь были проблемы с алкоголем? Вы хоть раз управляли автомобилем в состоянии алкогольного опьянения? Вы употребляете наркотики? У вас были приводы в милицию? Вы боитесь, что проверка выявит факты, которые вы хотели бы утаить? – этот блок вопросов подразумевает, что испытуемый должен говорить правду. Я, конечно же, говорю все, как есть. Или было. Но сама при этом сильно нервничаю. И не то, чтобы вру – просто двигаться нельзя, а так хочется махнуть рукой или покачать головой. Сижу, похожая на зомби, и отвечаю, уставившись в одну точку.
— Время тестирования зависит от реакции человека на вопросы, — поясняет специалист. – Если, например, на вопрос про наркотики организм отреагировал неадекватно, человеку задаются дополнительные вопросы. Они могут выявить еще какую-то скрытую информацию. И так далее. Вот и отнимает тестирование много времени. Мне пришлось общаться с полиграфом два часа. И знаете, что я поняла? Обмануть детектор невозможно – малейшая попытка слукавить моментально отражается на графике.
НА РАЗМИНКУ СТАНОВИСЬ!
Чтобы попасть в милицию, нужно еще пройти физподготовку на базе специализированного Центра профессиональной подготовки при ГУВД региона. Здесь мне предстояло сдать нормативы по легкой атлетике, установленные для будущих сотрудников. Программа минимум: челночный бег 10 раз по 10 метров, кросс – 1 километр, комплекс силовых упражнений – пресс и отжимание на время.
— Так может сменить профессию? – подумала я. И тут же отмела эту мысль. Ведь, по сути что такое журналист – тот же сыщик. Чего тут шило на мыло менять. Мне моя профессия нравится.
КОММЕНТАРИЙ СПЕЦИАЛИСТА
Заместитель начальника пресс-службы ГУВД по Иркутской области Герман СТРУГЛИН:
— При приеме в органы внутренних дел проверка всегда была поэтапной, сложной. Такой же она осталась и при введении новых правил. Единственное, что изменилось, это то, что теперь через детектор лжи придется пройти всем тем, кто претендует на начальствующие должности. А также тем, кто идет на повышение.
Будут ли ужесточены правила при переходы из милиционеров в полицейские, мы не знаем. Это прерогатива министерства, нам указаний пока не поступало.
Источники:
http://kyky.org/commontator/threads/530
http://www.kp.by/daily/24586.5/756251/